Астрология и магия Франца Кюмона

Франц Кюмон, Восточные религии в римском язычестве, СПб, 2002, (глава из книги).

Отмечая, что астрология в Римской империи обладала огромным весом, нелегко удержаться от чувства удивления. Нам тяжело представить себе, что она могла считаться самым драгоценным из всех искусств и королевой наук1. Мы с трудом рисуем себе нравственные условия, сделавшие возможным подобное явление, поскольку сегодня наше состояние духа очень отлично. Постепенно растет убеждение, что познать будущее – по крайней мере, будущее человека или общества – можно только путем догадок. Развитие науки учит незнанию.

В древности дело обстояло иначе: вера в предзнаменования и предсказания была всеобщей. Но в начале нашей эры старые способы гадания впали в некоторую немилость вместе со всей остальной греко-римской религией. Почти никто больше не верил, что жадное или неохотное поедание священными курами своего корма или направление птичьего полета указывает на успех или неудачу в будущем. Покинутые эллинские оракулы умолкли. Похоже, что тогда астрология была окружена авторитетом точной науки, основанной на длительном опыте. Она обещала определить события жизни каждого с такой же точностью, как дату затмения. Людей влекло к ней неудержимо. Она отодвинула в тень и постепенно вытеснила из памяти все древние способы, призванные разгадать тайны будущего. Чревовещание и искусство авгуров были заброшены, и даже их слава в древности не спасла оракулов от бесповоротного упадка. Эта огромная химера видоизменила не только гадание, но и сам культ; она все пропитала своим духом. И действительно, если, как думают еще некоторые ученые, сущность науки заключается в способности предсказывать2, то ни одна дисциплина не могла сравниться с ней или избежать ее влияния.

Ее успех был связан с успехом восточных религий, которые оказывали ей поддержку, как и она им. Мы уже видели, каким образом она внедрилась в семитское язычество, видоизменила персидский маздеизм и даже стала предметом особой гордости египетского жречества3. Безусловно, именно в Александрии около 150 г. до н.э.4 были составлены мистические трактаты на греческом языке, приписываемые древнему фараону Нехепсо и его доверенному жрецу Петосирису, туманные и невразумительные произведения, ставшие своеобразными священными книгами новой веры в могущество звезд. Примерно в то же время в Италии начинает распространяться халдейское искусство составления гороскопов, к которому еще раньше сумел привлечь любопытство греков Берос, служитель бога Бела, прибывший из Вавилона на остров Кос. В 139 г. н. э. претор вместе с евреями изгоняет из Рима халдеев. Но клиентами и поборниками этих восточных пророков были все служители сирийской богини, уже многочисленные на Западе, и полицейские меры так же мало помешали распространению их учений, как и азиатских мистерий. Во времена Помпея, сенатора, страстно увлеченного оккультизмом, Нигидий Фигул изложил на латинском варварскую уранографию. Но более всего содействовал признанию звездного гадания авторитет другого ученого, Посидония Апамейского, сирийского философа энциклопедических познаний и учителя Цицерона5. Его труды, одновременно научные и религиозные, оказали огромное влияние на развитие всей римской теологии.

В период империи, одновременно с триумфом семитских Ваалов и Митры, астрология заставила всех считаться со своей властью. В эту эпоху ей слепо предавались все: ее горячими сторонниками стали цезари. часто в ущерб своим древним культам. Тиберий пренебрегал богами, потому что верил лишь в судьбу6, а Отон, слепо поверив своим восточным гадателям, двинулся против Вителлия вопреки гибельным предзнаменованиям, напугавшим его официальных жрецов7. Самые серьезные ученые, подобно Птолемею при .Антонинах, излагали принципы этой лженауки, и их принимали лучшие умы. Фактически почти никто не ле-лал различия между астрономией и ее незаконной сестрой. Эта новая и трудная тема заполоняет литературу. и уже при Августе или Тиберии Манилий, окрыленный звездным фатализмом, попытался придать поэтичность этой сухой «математике» вслед за своим соперником-Лукрецием, который сделал то же для эпикурейского атомизма. Искусство искало в ней вдохновения и с удовольствием изображало звездные божества: архитекторы возводили в Риме и провинциях роскошные септизонии по образу семи сфер, в которых движутся планеты, вершители наших судеб8. На первых порах будучи привилегией аристократии9 – так как получение точного гороскопа было трудным делом, и консультация дорого стоила, – это азиатское гадание быстро стало общедоступным, в основном в городских центрах, где изобиловали рабы с Востока. У ученых-астрологов из обсерваторий имелись неофициальные собратья, которые гадали на углах перекрестков и во дворах сельских земельных владений. Но следы этих верований сохранили безвкусные эпитафии, которые, по словам Росси, являются «бредом в мире надписей». Появился обычай четко указывать в них час рождения, предопределивший время смерти:

Nascentes morimur, finisque ab origine pendet
(Рождаясь, мы умираем, и конец зависит от начала)10.

Вскоре не осталось крупного или мелкого дела, которое решались бы начать без совета астролога. От него требовали предсказаний не только о важных государственных событиях вроде военных действий, основания города или восшествия на престол правителя, не только по поводу женитьбы, путешествия или переезда – их прозорливости поверялись даже самые ничтожные действия повседневной жизни. Никто больше не приглашал гостей на обед и не принимал их, не отправлялся в баню или к парикмахеру, не переменял одежды и не стриг ногтей, не дождавшись благоприятного момента11. Дошедшие до нас сборники «начинаний» (καταρχάι) содержат вопросы, вызывающие улыбку. Не будет ли родившийся сын украшен огромным носом? Не пустится ли появившаяся на свет дочь в любовные приключения?12 А некоторые наставления выглядят почти насмешкой: тот, кто обстрижет волосы при ущербной луне, станет лысым – очевидно, по аналогии13.

Стало быть, вся жизнь человека, как и государства, до его мельчайших происшествий зависит от звезд. Безраздельная власть над нашим каждодневным существованием, которая им приписывалась, изменила даже обывательский язык и оставила следы во всех производных от латыни словах. Так, например, называя дни недели «Lundi, Mardi, Mercredi» [Понедельник, вторник, среда (франц.) – Прим. перев.], мы, сами того не зная, прибегаем к астрологии, так как именно по ее учению понедельник был посвящен Луне, вторник – Марсу, среда – Меркурию, а остальные четыре дня другим планетам; или же неведомо для самих себя признаем за этими звездами их древние качества, когда говорим о характере «martial», «jovial», или «lunatique» [Воинственный, жизнерадостный, сумасбродный (франц.) Прим. перев.].

Однако, нужно признать, греческий дух попытался воспротивиться этому помешательству, охватившему мир, и, начиная со времени своего распространения, астрология находила противников среди философов. Самым изощренным ее недругом стал во II в. до н. э. настроенный скептически Карнеад. Последующие полемисты повторяли, воспроизводили и развивали в тысячах форм те меткие аргументы, которые он использовал. Они таковы: разве все люди, которые вместе гибнут в битве или при кораблекрушении, родились одновременно, коль скоро имеют одинаковую участь? И напротив, разве мы не видим близнецов, появившихся на свет одновременно, с самыми несхожими характерами и с самыми разными судьбами?

Но диалектика подобна фехтованию, и ею греки всегда владели в совершенстве, и защитники астрологии находили ответ на все. В основном они стремились к надежности результатов наблюдений, на которых покоилась вся замысловатая постройка их искусства – то есть воздействие, оказываемое звездами на природные явления и характер индивидов. Можно ли отрицать, говорили они, что солнце вызывает к жизни и губит растительность, вызывает у животных течку или приводит их в состояние летаргического сна? Не зависит ли морское волнение от движения луны? Не сопровождается ли ежегодно бурями появление на небе некоторых созвездий? Наконец, не предопределяются ли явным образом физические и нравственные качества народов климатом, в котором они живут? Воздействие неба на землю неопровержимо, и стоит допустить влияние звезд, как все предсказания, построенные на этом тезисе, окажутся законными. Коль скоро исходный принцип принят, второстепенные теоремы логически вытекают из него.

В целом эти рассуждения оказались неопровержимыми. До прихода христианства, боровшегося главным образом против запятнавшего себя идолопоклонства, астрология почти не имела других противников, кроме тех, которые отрицали возможность всякой науки – члены Новой Академии, объявившие человека неспособным достичь уверенности в чем-либо, и радикальные скептики, вроде Секста Эмпирика. Но можно утверждать, что при поддержке стоиков, которые, за редкими исключениями, были благосклонны к ней, астрология вышла с победой из первых битв, которые выпали на ее долю: выдвинутые против нее возражения привели лишь к видоизменению некоторых ее теорий. Впоследствии общее ослабление критического духа обеспечило ей почти непререкаемый авторитет. Ее противники не обновляли своих аргументов, они довольствовались повторением сто раз оспоренных, если не опровергнутых доводов, которые выглядели довольно банальными. При дворе Северов те, кто отрицал влияние планет на события этого мира, считались еще более неразумными, чем те, кто допускает его сегодня.

Но, скажем мы, раз уж теоретики не смогли доказать лживость учения астрологии, обнаружить ее тщетность должен был опыт. Без сомнения, ошибки были многочисленными и вызывали жестокие разочарования. Потеряв четырехлетнего ребенка, которому было предсказано блестящее будущее, его родители обесславили в его эпитафии «лживого математика, великая слава которого соблазнила их обоих»14. Но никто и не думал отрицать возможность подобных ошибок. Сохранились тексты, в которых сами составители гороскопов чистосердечно и по-ученому объясняют, как они обманываются в случае, если не примут во внимание хотя бы одного параметра вычислений15. Манилий, несмотря на безграничную веру в силу разума, трепещет перед сложностью огромной задачи, которая, как ему кажется, превышает его понимание16, а во II в. н.э. Веттий Валент горько сетует на ненавистных дилетантов, которые выдают себя за пророков, не пройдя необходимой длительной подготовки, и дерзают ссылаться на астрологию17, делая ее отвратительной или смехотворной. Следует напомнить себе, что астрология была не только наукой (̉επιστήμη), но и искусством (τέχνη), совершенно так же как и медицина – это сравнение, которое сегодня кажется неуважительным по отношению к последней, в глазах древних выглядело бы лишь лесным18. Наблюдение неба бесконечно сложно, как и зрение человеческого тела; решать вопрос о зарождении мироздания так же трудно, как ставить диагноз; а толковать космические приметы так же нелегко, как и симптомы в нашем организме. И с той, и с другой стороны данные сложны, а возможные ошибки бесконечны. Все те случаи, когда больные умирают, вопреки усилиям врача или по его вине, никогда не помешают тому, кого терзают физические муки, призвать его на помощь, а те, чью душу снедает честолюбие или беспокойство, прибегают к астрологу в поисках лекарства от обуревающей их умственной горячки. Вычислитель, утверждающий, что может определить момент смерти, как и практик, обещающий ее отдалить, влекут к себе всех тоскующих людей, озабоченных приближением ого грозного срока. К тому же человек ссылается на чудесные исцеления точно так же, как помнит – а при необходимости и выдумывает – поразительные предсказания. Обычно выбор гадателя исчерпывался лишь ограниченным количеством предположений, и всегда существовала вероятность того, что когда-нибудь он окажется прав. Математика, на которую он ссылался, в конечном счете, благоприятствовала ему, и часто одна случайность исправляла последствия другой. И потом, разве не найдется у достаточно ловкого владельца хорошо посещаемого кабинета для консультаций тысячи способов привнести в то рискованное дело, которым он занимается, какую угодно отсебятину, читая в созвездиях то, что покажется вероятным ему самому. Будучи человеком осмотрительным, он больше смотрит на землю, чем на небо, и никогда не позволит себе ударить в грязь лицом.

Тем не менее, неуязвимой для всех ударов, которые наносили астрологии разум и здравый смысл, ее делало главным образом то, что на самом деле, несмотря на видимую точность своих расчетов и теорем, она была не наукой, а религией. Этим мы хотим сказать не только то, что она требовала веры в недоказуемые постулаты – то же самое можно сказать почти обо всех наших скудных человеческих познаниях, и в конечном счете наши физические и космологические системы тоже строятся на гипотезах, – но астрология родилась и выросла в храмах Халдеи и Египта19; даже на Западе она никогда не забывала о своем жреческом происхождении и не отделяла себя от породившей ее религии более чем наполовину. Именно с этой стороны она связана с восточными культами, которые являются темой этих очерков, и в основном этот вопрос я и хотел бы здесь осветить.

Дошедшие до нас греческие труды и трактаты по астрологии раскрывают ее сущность лишь поверхностно. Византийцы сторонились этой лженауки, которая всегда вызывала подозрительность Церкви, как и всего того, что отдавало язычеством. Иногда процесс их очищения от обоих можно проследить от рукописи к рукописи20. Если они и упоминают в них имя какого-нибудь бога или мифологического героя, то теперь отваживаются сделать это только тайнописью. Они хранили главным образом чисто дидактические трактаты и наиболее совершенным их примером являлось сочинение Птолемея, которое беспрестанно цитировалось, копировалось и комментировалось; кроме того, они почти всегда переписывали отредактированные тексты, сухо резюмирующие основы различных учений. В древности предпочтением пользовались работы другого характера. Многие «халдеи» примешивали к своим расчетам и космологическим теориям нравственные сентенции и мистические спекуляции. Критодем в начале своей работы под названием «Видение» (̉Όρασις) разъясняет, пользуясь языком пророка, истины, которые он представляет как надежное убежище от бурь этого мира, и обещает своим читателям возвести их в ранг бессмертных21; Веттий Валент, современник Марка Аврелия, с торжественными заклятиями упрашивает их не раскрывать невеждам и нечестивцам тайны, в которые он собирается их посвятить22. Астрологи стремились придать себе облик неподкупных и святых жрецов и любили рассматривать свое ремесло как священнический сан23. На самом деле эти два служения мирно уживались: один высокопоставленный митраистский жрец в своей эпитафии начертал – studiosus astrologiae (сведущий в астрологии)24, а один представитель уважаемого рода фригийских жрецов прославил в стихах эту божественную науку, позволившую ему рассыпать повсюду непогрешимые предсказания25.

Таким образом, уже по нескольким отрывкам, ускользнувшим от ортодоксальной цензуры, и тону, принимаемому некоторыми ее последователями, виден сакральный характер астрологии, но нужно подняться на следующую ступень и показать, что, несмотря на обращение за помощью к математике и наблюдению, она религиозна в своей основе и выводах.

Основополагающей догмой астрологии, как ее поняли греки, было учение о всеобщем единстве. Мир есть огромный организм, все части которого связывал между собой непрестанный обмен молекулами или испарениями. Звезды, неистощимые источники энергии постоянно воздействуют на землю и человека, который представляет собой всю природу в миниатюре, «микрокосм», каждый элемент которого соответствует какой-то части звездного неба. Вот в двух словах теория сформулированная стоиками-учениками «халдеев»26 но если совлечь с нее все те философские одеяния, в которые она облечена, что мы обнаружим внутри? Представление о «симпатии», верование, такое же древнее, как и само человечество. Варварские народы тоже устанавливали таинственные отношения между всеми телами и всеми существами, населяющими землю и небеса, которые, по их мнению, также обладали собственной жизнью и были одарены скрытой силой – к этой теме мы скоро вернемся в разговоре о магии. И народные суеверия в Италии и Греции приписывали солнцу, луне и даже созвездиям множество странных воздействий еще до начала распространения восточных культов27.

Но халдеи признавали большее могущество за звездами. Фактически именно их религия древних халдеев в ее развитой форме рассматривала как богов в собственном смысле слова. В вавилонском звездном культе эти сияющие и подвижные существа были, если так можно выразиться, фокусом божественного, в ущерб всем прочим природным объектам, камням, растениям, животным, в которых его равным образом обнаруживала первобытная религия семитов. Звезды всегда сохраняли свой характер, даже в Риме. Они не были бесконечно далекими телами, у которых можно определить химический состав, движущимися в пространстве, следуя неизменным законам механики – то есть такими, какими их видим мы. Для римлян, как и для жителей Востока, они оставались благожелательными или зловещими божествами, непрерывно меняющиеся отношения которых обуславливали события в этом мире. Небо, бездонную глубину которого еще никто не осознавал, было населено героями и чудовищами, движимыми губительными страстями, и происходившая там борьба получала немедленный отзвук на земле.

В силу какого принципа звездам приписывались такие свойства и влияние? Было ли это по причинам, выведенным из их видимого движения, распознанным на основании наблюдений или на опыте? Иной раз они такие: Сатурн делает людей вялыми и нерешительными, потому что он перемещается медленнее всех остальных планет28. Но чаще всего в основе предписаний астрологии лежат чисто мифологические причины. Семь планет уподобляются божествам, Марсу, Венеру или Меркурию, каждое из которых обладает общеизвестной историей и характером. Стоит только произнести их имена; чтобы представить себе персонаж, действующий в соответствии со своей природой: Венера не может не благоволить к влюбленным, а Меркурий не доставлять успеха в делах и мошенничестве. Так же обстояло дето и с созвездиями, с которыми было связано множество легенд «катастеризм», то есть перевоплощение в звезды, стаж естественным следствием многих повествований. Мифические персонажи или даже герои человеческой истории продолжали жить на небе в виде сверкающих звезд. Персей вновь обретает там Андромеду, а кентавр Хирон, который есть не кто иной, как Стрелец, братается с близнецами-Диоскурами. И тогда эти созвездия в какой-то мере приобретали качества и недостатки мифических и исторических существ, которые в них воплощались: Змея, блистающая около Северного полюса, воспринималась, как источник медицинских исцелений, поскольку являлась священным животным Эскулапа29. Но эта религиозная основа астрологических правил не всегда распознаваема, иногда она полностью забыта, и тогда эти положения приобретают форму аксиом или законов, основанных на длительном наблюдении небесных явлений. Но это лишь видимость науки. На Востоке принцип уподобления богам и катастеризм бытовали задолго до того, как появились в Греции. Традиционные изображения, которые мы воспроизводим на своих картах звездного неба, суть ископаемые остатки роскошной мифологической растительности, и, помимо нашей классической сферы, древние признавали еще и другую, «варварскую Сферу», населенную целым обществом фантастических персонажей и животных. Эти звездные чудища, которым приписывались многочисленные свойства, тоже были пережитком массы забытых мифов. Зоолатрия больше не практиковалась в храмах, но Лев, Телец, Медведица и Рыбы, которые распознало на небосводе восточное воображение, по-прежнему считались божественными. Древние тотемы семитских племен или египетских номов сохранялись, превратившись в созвездия. Гетерогенные элементы, почерпнутые у всех религий Востока, объединились в уранографии древних, и в том могуществе, которое она приписывала фантомам, жившим в ее памяти, звучало неясное эхо древних верований, для нас часто остающихся непознаваемыми30.

Таким образом, астрология была религиозной по своему происхождению и принципам; она была таковой и по своей тесной связи с восточными религиями, главным образом с культами сирийских Ваалов и Митры; наконец, она была таковой по своим последствиям. Я не хочу говорить о том воздействии, которого следовало ожидать от конкретного созвездия в конкретной ситуации: иногда у него предполагали даже способность вызывать появление подвластных ему божеств31. Я имею в виду общее влияние, оказанное этими учениями на римское язычество.

Когда Олимпийские боги превратились в звезды. Сатурн и Юпитер стали планетами, а Небесная Дева зодиакальным знаком, их характер оказался очень отличным от того, который они имели первоначально. Мы показали32, каким образом в Сирии представление о бесконечном повторении годовых циклов, в соответствии с которыми происходит обращение светил, вылилось в концепцию божественной вечности, а теория фатальной власти звезд над миром породила понятие о всемогуществе «хозяина небес», как введение общего для всех культа стало необходимым итогом веры в то. что звезды влияют на народы, живущие во всех климатических условиях. Все эти следствия принципов астрологии были логически выведены из них как на римских, так и на семитских территориях и повлекли за собой стремительное видоизменение древнего идолопоклонства. Как и в Сирии, высшую ступень в римском пантеоне необходимо заняло Солнце, которое, согласно астрологам, руководит движением планет и «поставлено царем и дирижером всего мира»33.

Астрология изменила и теологию, введя в пантеон множество новых богов, и некоторые из них были в высшей степени абстрактными. С этих пор люди будут поклоняться небесным созвездиям, и особенно двенадцати знакам зодиака, каждый из которых имеет собственную мифологическую легенду, самому Небу (Caelus), понимаемому как первопричина и иногда сливающемуся с верховной Сущностью, четырем стихиям, постоянное противостояние и превращение которых производит все осязаемые явления, часто изображаемым в виде группы поедающих друг друга животных34, наконец, Времени и его отдельным частям35. Календари, прежде чем стать гражданскими, были религиозными; сначала их цель состояла не в том, чтобы отмерять количество прошедших мгновений, а в чередовании благоприятных и роковых дат, разделенных периодическими интервалами. Возвращение некоторых моментов времени, как известно из опыта, связано с наступлением определенных явлений: следовательно, первые обладают специфическим воздействием и наделены сакральным характером. Астрология, определив временные периоды с математической точностью, продолжала признавать в них, говоря словами Зенона, «божественную силу»36. Время, управляющее движением звезд и превращением элементов, понималось как господин богов и первичный принцип и отождествлялось с Судьбой. Каждая фаза его бесконечного течения вызывает на небесах какие-то благоприятные и роковые движения, наблюдаемые с мучительным беспокойством, и видоизменяет беспрестанно преображающуюся Вселенную. Века, Годы, Времена года, соотносившиеся с четырьмя ветрами и сторонами света, двенадцать Месяцев, подчиненных зодиаку, День и Ночь, двенадцать часов – все они были персонифицированы и обожествлены, как причина всех изменений во Вселенной. Аллегорические изображения, придуманные астрологическим язычеством для этих абстракций, не погибли вместе с ним37; обретя популярность, эта символика пережила его, и до самых Средних веков эти поверженные боги бесконечно оживали в скульптуре, мозаике и христианских миниатюрах38.

Таким образом, астрология проникла во все религиозные концепции, и все представления о судьбах мира и человека были сообразованы с ее учением. Согласно Беросу, выразителю древних халдейских теорий, существование Вселенной делится на «великие годы», в каждом из которых есть свои лето и зима. Лето их наступает в момент совпадения всех планет в одной точке созвездия Рака, и это вызывает всемирный пожар. Зима же. напротив, приходит, когда все планеты собираются в созвездии Скорпиона, и в результате начинается всемирный потоп. Каждый из этих космических циклов, продолжительность которого по самым вероятным подсчетам определена в 432 000 лет, является точным повторением предыдущих. Фактически, заняв некогда ухе бывшее положение, звезды должны и действовать тем же образом. Эта вавилонская теория, предтеча «вечного возвращения вещей», открытием которого хвалился Ницше, в древности долгое время пользовалась благосклонностью и в различных формах передалась эпохе Ренессанса39. Вера в то, что мир будет уничтожен огнем, распространяемая и философией стоицизма, нашла в этих космологических спекуляциях новую опору.

Астрология раскрывала не только будущее Вселенной, она прозревала еще и будущую жизнь смертных.

Согласно халдео-персидскому учению, усвоенному, как мы уже указывали40, языческими мистериями, горькая необходимость вынуждает души, которые во множестве населяют небесные высоты, спускаться вниз, чтобы оживотворить тела, удерживающие их в плену. Приближаясь к земле, они пересекают планетные сферы и получают от каждой из этих блуждающих звезд, в зависимости от их положения, какие-то из их качеств. Когда же после смерти они освобождаются из своей телесной тюрьмы, они поднимаются обратно в свое прежнее обиталище; по крайней мере, если жизнь их была праведной, проходя через двери небес, покоящихся друг над другом, они очищаются от страстей и наклонностей, приобретенных ими при первом путешествии, чтобы в виде чистых сущностей достичь, наконец, сияющей обители богов. Там они и остаются навсегда среди вечных звезд, свободных от власти Судьбы и даже от рамок времени.

Таким образом, объединение астрономических теорем со своими древними верованиями дало халдеям ответы на все вопросы, которые ставит перед собой человек, об отношениях неба и земли, о сущности Бога, о существовании мира и о своем собственном конце. Астрология действительно была первой научной теологией. Логика эллинизма согласовала восточные учения между собой, объединила их с философией стоицизма и выстроила из них систему, величие которой неоспоримо – это воссозданная воображением Вселенная, дерзновенная мечта, внушившая Манилию, пока он неустанно укрощал непокорную материю, убедительные и возвышенные интонации41. Расплывчатое и иррациональное понятие о «симпатии» перешло в глубокое, подкрепленное размышлением, ощущение сродства человеческой души, огненной по своей сущности. и божественных звезд42. Созерцание неба превратилось в общение. В великолепии ночей разум опьяняется светом, который изливают на него огни эфира; на крыльях восторга он взмывает посреди священного хора звезд и следует их гармоничному движению; «он участвует в их бессмертии и еще до рокового срока беседует с богами»43. Несмотря на изощренную точность, внесенную греками в свои рассуждения, чувства, которые пронизывали астрологию до самого конца языческой эпохи. никогда не противоречили ее восточному и религиозному прошлому.

Основным принципом, который она насаждала, был фатализм. Как говорит поэт44:

(Судьбы правят миром, все существует по определенному закону).

Халдеи первыми задумались о том, что вместо богов, действующих в мире, как и человек в обществе, по собственной прихоти, над Вселенной довлеет непреклонная необходимость. Они увидели, что движением небесных тел правит незыблемый закон, и в приливе восторга от своего открытия они распространили его следствия на все моральные и социальные явления. Во всех постулатах астрологии заключен абсолютный детерминизм. Тюхэ, или обожествленная Судьба, стала бесспорной госпожой смертных и бессмертных, и на самом деле в период империи некоторые поклонялись ей одной. Наша сознательная воля всегда играет лишь очень ограниченную роль в нашей удаче или успехе, но посреди государственных переворотов и анархии III в. казалось, что в жизни каждого безраздельно царит слепой Случай, и понятно, что однодневные правители этой эпохи, как и массы, признавали в нем единственного законодателя своей судьбы45. Сила этого фаталистического представления в древности измеряется длительностью его существования, по крайней мере на Востоке, где и лежали его корни. Выйдя из Вавилонии46, оно в александрийскую эпоху разнеслось по всему эллинистическому миру, а в конце язычества именно против него были в значительной мере направлены усилия христианской апологетики47; но ему было суждено выдержать все нападки, да еще и навязать себя исламу48. Даже в латинской Европе, несмотря на церковные анафематствования, на протяжении всего Средневековья смутно сохранялась уверенность в том, что на этой земле все происходит, до некоторой степени

Не только вследствие влияния великих сфер,
Направляющих каждое зерно к его цели,
Согласно звездам, сопровождающим его49

Оружие, применявшееся церковными писателями в борьбе с этим космическим фатализмом, было позаимствовано ими из арсенала древнегреческой диалектики: в целом оно было тем же самым, которое веками использовали все защитники свободы воли: детерминизм упраздняет ответственность; награды и наказания бессмысленны, если люди действуют в силу властвующей над ними необходимости, если они рождены героями или преступниками. Здесь мы не станем уделять пристального внимания этим метафизическим рассуждениям50; но есть довод, имеющий самое близкое отношение к той теме, которой мы заняты: если над нами довлеет неумолимая Судьба, то никакие мольбы не смогут повлиять на ее волю; тогда культ бесплоден, выспрашивать у оракулов тайны будущего, которое никто не в силах изменить, дерзко, а молитвы – это, по выражению Сенеки, всего лишь «утешение болезненных душ»51.

И безусловно, некоторые приверженцы астрологии, вроде императора Тиберия52, пренебрегали религиозными обрядами в уверенности, что миром правит Рок; по примеру стоиков они возводили в нравственный долг полное подчинение всемогущей судьбе, радостное смирение с неизбежным и готовность довольствоваться почитанием верховной силы, правящей Вселенной, ничего у нее не прося. Они говорили, что покоряются судьбе, даже самой капризной, подобно умному рабу, угадывающему желания своего хозяина и умеющему сделать сносной для себя даже самую тяжкую жизнь53. Но массы не поднимались до такой высоты отрешенности. Религиозность астрологии всегда поддерживалась в ущерб логике54. Планеты и созвездия были не только космическими силами, благоприятное или пагубное влияние которых то слабеет, то усиливается, следуя изгибам определенного испокон веков пути. Это были божества, которые видели и слышали, радовались и печалились, обладали голосом и полом, бывали плодовитыми или бесплодными, мягкими или нелюдимыми, угодливыми или властолюбивыми55. Таким образом, можно было утишить их гнев или снискать их милость при помощи ритуалов и приношений; даже враждебные звезды не были непреклонными и позволяли себе смягчиться перед жертвоприношениями и мольбами. Поверхностный педант, каким был Фирмик Матери, настойчиво твердит о всемогуществе судьбы, но в то же время призывает богов, чтобы с их помощью воспротивиться влиянию звезд. Еще в IV в. н.э. римские язычники, собирались ли они жениться, намеревались ли совершить покупку или стремились к какому-то сану, обращались к гадателю за предсказанием и молили Судьбу даровать им благополучные годы56. Таким образом, во всем развитии астрологии проявляется фундаментальная антиномия, так как она стремилась стать точной наукой, но по своему происхождению являлась жреческой теологией, каковой всегда и оставалась.

Тем не менее, по мере внедрения и распространения представления о Судьбе гнет этой безрадостной теории все больше тяготил сознание. Человек ощущал себя порабощенным и подавленным слепыми силами, которые как его влекли непреодолимо, так и приводили в движение небесные сферы. Люди стремились сбросить со своих плеч бремя этого космического механизма, освободиться от рабства, в котором их держала Анан-ке. Но для того чтобы избавиться от ее сурового владычества, никто уже не полагался на церемонии древнего культа. Новые силы, завладевшие небом, нужно было усмирять новыми способами. Восточные религии предлагали средство от зол, которые сами же породили, уча могущественным и таинственным приемам заклинания судьбы57. Так одновременно с астрологией распространилось еще более пагубное заблуждение – магия58.

Переходя от чтения Птолемеева сочинения к какому-нибудь магическому папирусу, прежде всего, ощущаешь себя на другом полюсе интеллектуального мира. Здесь уже не найдешь ничего похожего на систематизм или строгий метод, отличающие работу александрийского ученого. Без сомнения, доктрины астрологии не менее химеричны, чем у магии, но они строятся в соответствии с логикой, вызывающей одобрение просвещенных умов, которая полностью отсутствует в колдовских книгах. Рецепты, почерпнутые из медицины и народных суеверий, примитивные практики, отвергнутые или забытые жреческими ритуалами, верования, отринутые постепенно развивающейся в нравственном отношении религией, украденные и поддельные литературные и богослужебные тексты, заклинания, в которых среди невразумительного бормотания призываются боги всех варварских народов, причудливые и озадачивающие церемонии образуют хаос, в котором тонет воображение. Это винегрет, в котором алогичный синкретизм, видимо. попытался осуществить по-настоящему беспросветную путаницу.

Однако более внимательно взглянув на то. как действует магия, мы отметим, что она разделяет такие же принципы и следует таким же рассуждениям, как и астрология. Зародившись одновременно в древних цивилизациях Востока, обе они покоились на общих представлениях59. И первая, и вторая вытекали из принципа вселенской симпатии, но только магия принимает во внимание уже не отношения между звездами, движущимися по небесному потолку, и не физические и нравственные явления, а те связи, которые объединяют между собой тела, какими бы они ни были. Она исходит из предвзятого мнения, по которому между определенными вещами, словами, лицами, существуют малопонятные, но постоянные отношения. Эти связи ничтоже сумняшеся устанавливаются между материальными объектами и живыми существами, так как нецивилизованные народы приписывали всему, что их окружало, обладание душой и жизнью, подобной человеческой. Разделение между тремя царствами природы им было неведомо; они были «анимистами». Таким образом, жизнь человека могла находиться в такой связи с существованием предмета, дерева или животного, что если погибал один, умирал и другой, и любой вред, нанесенный одному, заставляет страдать и неразрывно связанного с ним партнера. Иногда это отношение устанавливалось по совершенно понятным соображениям, вроде сходства между предметом и существом: так, при наведении порчи, желая погубить врага, пронзали изображавшую его восковую фигурку; или же эта связь была результатом соприкосновения, даже мимолетного, которое, как считалось, создавало неуничтожимое единство, и тогда действие производилось, например, над одеждой отсутствующего. Но нередко причины этих воображаемых отношений недоступны нашем пониманию; как и свойства, приписываемые звездам астрологии, они устанавливаются на основании древ них верований, память о которых утрачена

Следовательно, магия, с некоторых точек зрения является наукой, как и астрология. Прежде всего, ее действия, как и предсказания ее неизменной спутницы отчасти строятся на наблюдении, часто тривиальном, поверхностном, поспешном, ошибочном, но, тем не менее, очень важном. Это экспериментальная дисциплина. Среди множества фактов, подмеченных любознательными магами, встречались и подлинные, которые впоследствии получили признание ученых. Притяжение магнита к железу использовалось чудотворцами еще до того, как его объяснили физики. В обширны сочинениях, ходивших под уважаемыми именами Зороастра или Хостанеса, подобные плодотворные наблюдения перемешивались с младенческими представлениями и нелепыми рецептами, совсем как в дошедших до нас греческих трактатах по алхимии. Сама идея того, что, познав свойства некоторых веществ, можно привести в действие скрытые силы Вселенной и получить необычайные результаты, дала импульс к физическим исследованиям ради подтверждения магии. Магия – это сбившаяся с пути физика, так же как астрология – это перевернутся астрономия.

Магия, как и астрология, является наукой еще и потому, что исходит из основополагающей концепции согласно которой в природе существует порядок и за коны и одна и та же причина всегда вызывает одни и те же последствия. Оккультная церемония, совершенная с тщательностью лабораторного опыта, исправно приведет к ожидаемому результату. Достаточно познать таинственные связи, объединяющие все вещи, чтобы привести в движение механизм Вселенной. Ошибка колдунов состояла в том, что они соотносили явления, никак не зависящие друг от друга. Мгновенное засвечивание чувствительной пластины в темной комнате с последующим ее погружением в соответствующие жидкости согласно имеющимся инструкциям и проявление на ней в результате изображения родственника или друга есть магическая операция, но основанная на истинных воздействиях и реакциях, а не на произвольно предполагаемых симпатиях и антипатиях. Таким образом, магия – это наука, ищущая себя, которая впоследствии, говоря словами Фрезера, превратилась в «незаконнорожденную сестру науки».

Но, как и астрология, она была религиозной по своему происхождению и всегда оставалась внебрачной сестрой религии. Обе они выросли вместе в храмах варварского Востока. Сначала их практики были частью сомнительной учености фетишистов, заявлявших, что при помощи обрядов, известных только им одним, они воздействуют на духов, обитающих в природе и всю ее оживотворяющих. По удачному определению, магия есть «стратегия анимизма»60. Но, подобно тому, как древняя астрология видоизменялась под влиянием растущего могущества, которое приписывали звездным божествам халдеи, примитивное колдовство также принимало иной характер по мере того, как мир богов, понимаемых по образу человека, все дальше отходил и все сильнее отличался от физических сил. Мистический элемент, который во все времена примешивался к ее церемониям, в результате приобрел определенность и новое развитие. Своими чарами, талисманами и заклинаниями маг с этих пор воздействует на небесных и адских «демонов», вынуждая их повиноваться ему. Не теперь эти духи противопоставляют ему не только сопротивление слепой материи, живущей своей смутной жизнью; это деятельные летающие существа, наделенные разумом и волей. Иногда им удается отомстить за свое предполагаемое порабощение, наказав за дерзость того, кто, страшась их, все же прибегает к их помощи. В результате заклинание иногда приобретает форму молитвы, обращенной к этим силам, стоящим выше человека, и магия становится культом. Ее ритуалы развиваются параллельно с каноническим богослужением и часто вторгаются на его территорию61. Разделяет их та неясная и подвижная граница, которая пролегает между соседствующими владениями религии и суеверия.

Магия, эта полунаука-полурелигия, имеющая свои профессиональные книги и адептов, берет начало на Востоке. Древнегреческое и древнеримское колдовство, по-видимому, было достаточно безобидным. Заклинания, отвращавшие град или призывавшие дождь, порчи, делавшие поля бесплодными или вызывавшие гибель скота, приворотные зелья, омолаживающие мази, народные снадобья, амулеты от сглаза, все это было порождением народного суеверия и сохранялось в рамках фольклора и шарлатанства. Даже фессалийские колдуны, которые, как считалось, заставляли луну спускаться с небес, были главным образом ботаниками, изучавшими чудесные свойства лекарственных трав. Ужас, который внушали некроманты, был в значительной мере связан с тем, что они использовали в своих интересах древнюю веру в привидения. Они приводили в действие могущество, приписываемое призракам, засовывая в могилы металлические пластинки, покрытые проклятиями, чтобы причинить своему врагу несчастье или смерть. Но в Греции и Италии нет никаких признаков ни согласованной системы оккультных и научных доктрин, ни их распространения жрецами.

К тому же приверженцы этого сомнительного искусства не пользовались почетом. Еще в эпоху Августа этим презренным ремеслом занимались в бедных кварталах главным образом подозрительные мошенники. Но с вторжением восточных религий уважение к магам возросло, а положение улучшилось62. Их чтили, а еще больше опасались. Во II в. н.э. почти никто уже не отрицает того, что они в силах вызвать явление богов, общаться с высшими духами и даже самолично возноситься на самое небо63.

Здесь ощущается успешное воздействие александрийских культов. В Египте64, как мы уже видели (с. 129), в истоках ритуала, собственно говоря, стояло не что иное, как совокупность магических практик. Верующие с помощью жрецов или посредством угроз навязывали богам свою волю. Те же были вынуждены немедленно подчиняться совершителю ритуала, если он выполнялся правильно, а заклинания и действующие слова были произнесены с нужной интонацией. Ученый жрец обладал почти безграничной властью над всеми сверхъестественными существами, населяющими землю, воду, воздух, ад и небеса. Нигде разрыв между человеческим и божественным не считался таким незначительным; и нигде постепенная дифференциация, повсюду отдалившая магию от религии, не осталась на более низком уровне развития. До самого конца языческой эпохи они пребывали в столь тесном единстве, что иногда тексты, относящиеся к одной и другой, едва различимы.

Халдеи65 тоже были великими магистрами колдовства, одинаково сведущими в толковании предзнаменований и искусными в устранении предвещаемых ими бедствий. Месопотамские маги, к чьим советам прислушивались цари, входили в. состав официального жречества; в своих заклинаниях они призывали на помощь государственных богов, и их священная наука там пользовалась таким же уважением, как чревовещание в Этрурии. Сказочный почет, который продолжал окружать их, обеспечил им устойчивость и после падения Ниневии и Вавилона. При цезарях эта традиция отнюдь не была утрачена, и множество чародеев к месту и не к месту ссылались на древнюю халдейскую премудрость66.

Чудотворец, предположительно наследник древних жрецов, даже в Риме обрел вполне священнический внешний вид. Вдохновенный мудрец, наперсник небесных духов, по величию своей осанки и безупречности жизни он приближался к философам. Обыватель не замедлил их перепутать67, и действительно, философия конца языческой эпохи, перенявшая восточный образ мысли, принимала и оправдывала всякое суеверие. Неоплатонизм, отводивший демонологии значительное место, все больше склонялся к теургии, в которой, в конце концов, запутался.

Но древние четко отличали это законное и почтенное искусство, для которого было изобретено название «теургия»68, от собственно «магии», всегда вызывавшей подозрение и отверженной. Слово «маг» (μάγοι), применявшееся ко всякому чудотворцу, в первоначальном смысле означало маздеистского жреца, и хорошо засвидетельствованная традиция именно персов69 называла фактическими создателями настоящей магии, которая в Средние века будет именоваться черной. Если они и не были ее изобретателями, поскольку она также стара, как человечество, то, по крайней мере, первыми поставили ее на вероучительное основание и отвели ей место в ясно сформулированной теологической системе. Именно маздеистский дуализм наделил эту пагубную науку новым могуществом вместе с характерными чертами, которые ее с этих пор отличали.

Под какими влияниями складывалась персидская магия? Когда и как она распространялась? Эти вопросы пока недостаточно прояснены. Произошедшее в Вавилоне тесное слияние религиозных доктрин иранских завоевателей и местного жречества коснулось и этого пласта верований70, и обосновавшиеся в Месопотамии маги обогатили свои тайные традиции сводом ритуальных предписаний и заклинательными формулами, составленными халдейскими колдунами. Общее для греков любопытство стало причиной их давнего знакомства с этой чудесной наукой. Как представляется, философы-натуралисты, вроде великого путешественника Демокрита71, не раз черпали из сокровищницы наблюдений, накопленных восточными жрецами. Без сомнения, они обращались к этим несвязным компиляциям, в которых правда мешается с нелепостью, а реальность с выдумкой, сведения о некоторых свойствах растений и минералов с какими-нибудь физическими опытами. Однако ясный разум эллинов всегда отвращался от мутных спекуляций магии и удостаивал их лишь рассеянного внимания и не особенно большого уважения. Но в александрийскую эпоху на греческий были переведены книги, которые приписывались полумифическим персидским знатокам науки – Зороастру, Хостанесу, Гистаспу, и с этого времени до конца языческой эпохи эти имена пользовались удивительным влиянием. В то же время евреи, посвященные в тайны ирано-халдейских учений и практик, косвенным образом разгласили некоторые их предписания повсюду, куда забросило их Рассеяние72. Впоследствии римское общество испытало более прямое воздействие персидских колоний Малой Азии73, упорно придерживавшихся своих древних национальных верований.

Особое достоинство, которым наделяли магию маздеисты, необходимо следовало из их дуалистической системы, которую мы уже описывали74. Против Ормузда, обитающего в сияющем небе, восстает его непримиримый враг Ахриман, правящий подземным миром. Один является синонимом чистоты, истины, благости; другой – сумрака, обмана и порока. Один стоит во главе добрых гениев, охраняющих благочестие верующих; другой повелевает демонами, злоба которых вызывает все бедствия, постигающие человечество. Два противоположных начала борются за власть над землей, и каждое производит на ней полезных или вредных животных и растения. Все на ней либо небесное, либо адское. Ахриман и его демоны, бродящие вокруг людей, чтобы соблазнять или вредить75, суть злые боги, не зависящие от добрых, которые составляют воинство Ормузда, всегда готовое прийти на помощь. Маг приносит им жертвы либо с целью отвратить бедствия, которыми они ему грозят, либо с тем, чтобы натравить их на врагов истинно верующего. Ибо эти нечистые духи получают наслаждение от кровавых убийств и приходят, чтобы насытиться дымом от мяса, сжигаемого на алтарях76. Все эти приношения сопровождались устрашающими действиями и словами. Плутарх77 приводит нам пример мрачных маздеистских жертвоприношений. «Они, – говорит он, – кладут в ступку траву под названием моли (разновидность чеснока), призывая Гадеса (Ахримана) и Мрак, а затем, смешав эту траву с кровью волка, которому они перерезают горло, несут и бросают ее в месте, докуда никогда не достигают солнечные лучи». Именно такова манипуляция некроманта.

Понятно, какую новую силу должно было придать магии подобное видение Вселенной. Отныне она уже не просто набор различных народных суеверий и научных наблюдений. Она стала религией навыворот; ее ночные обряды образуют жуткое богослужение адским силам. Нет чуда, которого бы опытный маг не мог ожидать от власти демонов, если ему ведомо средство сделать их своими, прислужниками. Нет такой жестокости, которой бы он не изобрел, чтобы добиться благосклонности этих злых божеств, ублажаемых злодеянием и радующихся страданию. Отсюда и весь этот набор кощунственных обрядов, совершаемых в темноте, не имеющих аналогов в своей жестокости и нелепости: приготовление напитков, помутняющих чувства и разум; составление быстродействующих ядов, добываемых из дьявольских растений и трупов, охваченных разложением, дочерью ада78; умерщвление младенцев, чтобы прочитать будущее по их трепещущим внутренностям или вызвать привидения. Все эти сатанинские изыски, какие только может измыслить в своем безумии развращенное воображение79, приятны злобе нечистых духов; чем гнуснее и противоестественнее, тем надежнее результат.

Перед лицом этих безобразий римское государство взбунтовалось и покарало их со всей суровостью своего репрессивного правосудия. Между тем как астрологов только изгнали из Рима – они постарались туда вернуться при первой же возможности, – чем обычно ограничивались в случаях доказанного злоупотребления, маги были приравнены к убийцам и отравителям и наказаны смертью. Их распинали на крестах, отдавали на съедение зверям. Преследовалось не только занятие их

ремеслом, но просто сам факт владения колдовскими книгами80.

Но все это происходило на фоне продажности полиции, и эти ее привычки здесь были сильнее закона. Периодические строгие императорские указы дали в плане уничтожения этого укоренившегося суеверия не больше, чем христианская полемика в том, чтобы его исцелить. Объединившись для борьбы с ним, государство и Церковь признали его силу. Ни первое, ни вторая не достигли корня этого зла, отвергнув реальность влияния, оказываемого колдунами. Пока люди признавали, что злые духи постоянно вторгаются в земные дела и существуют тайные средства, позволяющие властвовать над ними или разделить с ними их могущество, магия была неуничтожима. Она взывала слишком ко многим человеческим страстям, чтобы не быть влиятельной. Если, с одной стороны, желание проникнуть в тайны будущего, страх перед неведомыми бедствиями и постоянно воскресающая надежда побуждали мучимые беспокойством массы искать обманчивой уверенности в астрологии, то, с другой стороны, в магии поочередно предлагали свой соблазн волнующая тяга к чудесному, веления любовной страсти или честолюбия, жестокое наслаждение мести, обаяние преступления и опьянение кровопролитием, все постыдные инстинкты, утоления которым ищут во мраке. В течение всего существования Римской империи она продолжала свою негласную жизнь, и сама тайна, которой она была вынуждена себя окружить, усиливала ее авторитет, вознося ее почти до уровня откровения.

Любопытное событие, произошедшее в последние годы V в. н. э. в Берите, в Сирии, показывает, какое доверие к самым жестоким магическим обрядам еще питали в эту эпоху самые просвещенные умы. Ученики прославленной юридической школы этого города однажды ночью захотели зарезать в цирке раба, с тем, чтобы его хозяин снискал благосклонность женщины, которая не отвечала на его чувства. Будучи изобличены, они продолжали распространять тайно хранившиеся у них книги, среди которых обнаружились сочинения Зороастра и Хостанеса, а также астролога Манефона. Город был в смятении, и новые обыски показали, что многие молодые люди предпочитали вместо изучения римского права постичь законы запретной науки. По приказу епископа было устроено торжественное сожжение всей этой литературы в присутствии магистратов и духовенства после публичного прочтения некоторых самых возмутительных отрывков; «таким образом, говорит благочестивый автор, поведавший нам эту историю81, всем стали известны горделивые и тщетные обещания демонов».

Таким образом, уже после падения язычества на христианском Востоке еще сохранялись древние традиции магов. Им суждено было пережить владычество Церкви, а ислам, несмотря на строгость своих монотеистических принципов, не избежал заражения суевериями Персии. На Западе пагубное искусство, которое насаждало персидское язычество, оказало не менее упорное сопротивление преследованиям и анафемам. В Риме V в. н. э. оно оставалось живым82, и, хотя научная астрология в Европе рухнула вместе с самой наукой, древний маздеистский дуализм по-прежнему находил выражение в церемониях черной мессы и культе Сатаны на протяжении всего Средневековья вплоть до начала современности.

Магия и астрология, сестры-близнецы, порожденные суеверным и мудрым Востоком, всегда оставались дочерьми его жреческой культуры. Их существование подчинялось двум противоположным принципам, рассуждению и вере, и их воля постоянно колебалась между этими двумя полюсами мысли. Обе они строились на вере во вселенскую симпатию, которая предполагает наличие скрытых, но могущественных связей между существами и предметами, одинаково обладающими таинственной жизнью. Учение о звездных влияниях в сочетании с наблюдаемым постоянством небесных обращений подвело астрологию к тому, чтобы впервые выдвинуть теорию безусловного и постижимого предопределения. Но наряду с этим суровым детерминизмом она сохраняла свою детскую веру в божественные звезды, почитая которые человек может заручиться их благоволением или обезоружить недружелюбие. Ее эксперимент сводился к исполнению предсказания, основанного на предполагаемом характере звездных богов.

Магия также оставалась наполовину эмпирической, наполовину религиозной. Как и наша физика, она строилась на наблюдении, возвещала постоянство законов природы и стремилась выявить скрытые энергии материального мира, чтобы подчинить их воле человека. Но в то же время в этих подвластных ей, по ее утверждению, силах она видела духов или демонов, покровительство которых можно было снискать с помощью жертв и заклинаний, а также умерить их недоброжелательство или вызвать яростную ненависть.

Несмотря на все заблуждения, в которых они погрязли, астрология и магия не были бесполезны. Их обманчивая премудрость внесла серьезный вклад в человеческие познания. Они вселяли в своих адептов фантастические надежды и ложные устремления, обрекали их на мучительные искания, безусловно, чтобы их не томила и не преследовала бескорыстная любовь к истине. Наблюдения, которые с неутомимым терпением собирали жрецы Древнего Востока, легли в основу первых физических и астрономических открытий, а оккультные науки подводили к наукам точным, как это было, например, в эпоху схоластики. Но последние позже уничтожили само основание астрологии и магии, которым были обязаны своим появлением, признав бесплодность питавших их чудесных иллюзий.

Примечания
Библиография. Работа Буше-Леклерка (Bouché-Leclercq), посвященная L'astrologie grecque (Paris, 1899), освобождает от обращения к более ранним изложениям: Saumaise (Deannisclima-ctericis, 1648), Seiffarth (Beiträge zur Lit. des alien Ägypten, II, 1883) и др. Именно из этого фундаментального исследования почерпнуто большинство упоминаемых нами фактов, кроме отмеченных особо. – Значительное количество новых текстов было опубликовано в Catalogus codicum astrologorum Graecorum (вышло 9 томов, Bruxelles, 1898 ел.) – Franz Boll, Sphaera (Leipzig, 1903) является базовым произведением для истории греческих и варварских созвездий (ср. Rev. archéol., 1903, I, p. 437). – Г-н де ла Вилль де Мирмон (de la Ville de Mirmont) сделал замечания о L'astrologieen Gaule au V^е siècle (Rev. des Études anciennes, p. 115 ss.; 1903, p. 255 ss.; 1906, p. 128). – Главные результаты последних исследований прекрасно изложены в кн.: Boll, Die Erforschungder antiken Astrologie (Neue Jahrb. für das klass. Altert., XI), 1908, p. 104 ss. – См. библиографию по магии, ниже, прим. 58 слл.

1 Стефан Византийский (в Cat. codd. astr., II, p. 235), I, 12: «Самая выдающаяся и госпожа всех наук». Феофил Эдесский, там лее, V, 1, р. 184: «Поскольку она наиболее достойная из всех искусств». Веттий Валент, VI, prooem. (там же, V, 2, р. 34, 7 = р. 241, 19 ред. Kroll): «Кто же не считает, что это учение превышает все другие и является самым славным».

2 Ср. Luis Yavet, Revue bleue, ноябрь 1905, р. 644.

Ср. выше, с. 187, с. 158.

3 Ср. выше, с. 187, с. 158.

Kroll, Aus der Gesch. der Astrol. (Neue Jahrb. für das klass. Altertum, VII), 1901, p. 598 ss. Cp. Boll, Cat. codd. astr., VII, p. 130.

4 Kroll, Aus der Gesch. der Astrol. (Neue Jahrb. für das klass. Altertum, VII), 1901, p. 598 ss. Cp. Boll, Cat. codd. astr., VII, p. 130.

Доводы Посидония легли в основу апологии астрологии, помещенной в начале сочинения Птолемея, и широко использовались авторами самого разного умонастроения и склонностей; ср. Boll, Studien über Claudius Ptolemäus, 1894, p. 133 ss.

5 Доводы Посидония легли в основу апологии астрологии, помещенной в начале сочинения Птолемея, и широко использовались авторами самого разного умонастроения и склонностей; ср. Boll, Studien über Claudius Ptolemäus, 1894, p. 133 ss.

Светоний, Tib., 69.

6 Светоний, Tib., 69.

Светоний, Othon, 8; cp. Bouché-Leclercq, p. 556, n. 4.

7 Светоний, Othon, 8; cp. Bouché-Leclercq, p. 556, n. 4.

По поводу этих построек, cp. Maass, Tagesgötter, 1902. Форму «Септизония» следует предпочесть «Септизодии»; ср. Schürer, Siebentägige Woche (Extr. Zeitschr. Neutestam. Wissensch., VI), 1904, p. 31,63.

8 Friedländer, Sittengesch., I⁶, p. 364. – Кажется, что астрология так никогда и не проникла в глубокие слои сельского населения. Она занимает лишь незначительное место в фольклоре и народной медицине.

9 По поводу этих построек, cp. Maass, Tagesgötter, 1902. Форму «Септизония» следует предпочесть «Септизодии»; ср. Schürer, Siebentägige Woche (Extr. Zeitschr. Neutestam. Wissensch., VI), 1904, p. 31,63.

9 Friedländer, Sittengesch., I⁶, p. 364. – Кажется, что астрология так никогда и не проникла в глубокие слои сельского населения. Она занимает лишь незначительное место в фольклоре и народной медицине.

10 Манилий, IV, 16. – Например, CIL, VI, 13782, эпитафия вольноотпущенника-сирийца: «Луций Цецилий, вольноотпущенник-сириец, родившийся в Мае, в шестом часу ночи, в день Меркурия, прожил 6 лет и 33 дня, скончался в 4-й день Юлиев Календ, в десятом часу и был похоронен в 3-м часу при множестве народа».

11 Глава «Об обеде»: Cat. codd. astr., IV, p. 94. Известно предписание: «Ногти зависят от Меркурия, борода – от Юпитера, волосы – от Киприды», над которым смеется Авзоний, VII, 29 (р. 108 Piper). Часто можно встретить главы «О ногтях», «О плащах», и др.

12 Cat. codd. astr., V, 1 (Rom.), p. 11. cod. 2, f. 34^V: «О том, будет ли иметь новорожденный большой нос», «Станет ли новорожденная проституткой?».

13 Варрон, De re rustica, I, 37, 2; ср. Плиний, Hist, nat., XVI, 75, § 194. Это на самом деле связано скорее с народным суеверием, чем с астрологией.

14 CIL, VI, 27140 = Bücheler, Carmina epigraph.. 1163: Decepit utrosque | Maxima mendacis fama mathematici.

15 Палхос в Cat. codd. astr., I, p. 106-107.

16 Манилий, IV, 386 ss., 866 ss. везде.

17 Веттий Валент, V, 12 (Cat. codd. astr., V, 2, p. 32 = p. 239, 8, ред. Kroll); cp. V, 9 (Cat. codd. astr., V 2, p. 31, 20 = p. 222, 11 ред. Kroll).

18 Ср. Стефан Византийский, Cat. codd. astr., II, p. 186. Он называет и то и другое «искусной догадкой». Это выражение снова встречается у Мануила Комнина (Cat. codd. astr., V, 1, p. 123,4), и араба Абу-Машара Apomasar (Cat. codd. astr., V, 2, p. 153).

19 О жреческом происхождении астрологии было хорошо известно древним; см., например, Манилий, I, 40 ss.

20 Например, в главе о неподвижных звездах, которая от одного языческого автора, писавшего в Риме, в 379 г., перешла к Феофилу Эдесскому и некоему византийцу, жившему в IX в.; ср. Cat. codd. astr., V, 1, p. 212, 218. –Такое же наблюдение можно сделать в рукописях Киранидов, ср. F. de МёЧу и Ruelle, Lapidairesgrecs, t. II, p. XI, n. 3. – В связи со всем этим, ср. Моп. myst. Mithra, I, p. 31 ss.; Boll, Die Erforsch. derantiken Astrologie, p. 110 ss.

21 У Веттия Валента, III, 12 (p. 150, 12 ред. Kroll) и IХ, prooem. (p. 329, 20); ср. VI, prooem. (p. 241, 16); Riess, Petosiridiset Necheps. fragm., f. 1.

22 Веттий Валент, IV, 11 (Cat. codd. astr.,V, 2, p. 86 = p. 172, 31, гзед. Kroll); cp. V, 12 (Cat. codd. astr., V, p. 32 = p. 238, 18 ss.), VII, prooem. (Cat. codd. astr., p. 41 = p. 263,1. 4, ред. Kroll и прим.).

23 Фирмик Матерн, II, 20, VIII, prooem. и 5. Ср. Феофил Эдесский, Cat. codd. astr., V, 1, p. 238, 25; Юлиан Лаодикийский, Cat. codd. astr., IV, p. 104, 4.

24 CIL, V, 5893.

25 Souter, Classical Review, 1897, p. 136; Ramsay, Cities and bishoprics of Phrygia, II, p. 566, 790.

26 В связи со стоической теорией симпатии ср. Bouche-Leclercq, p. 28 ss., везде. Мы находим ее в блестящем изложении у Прокла, In гетр. Plat., II, 258 s., ред. Kroll. Ср. также Климент Александрийский, Strom., VI, 16, р. 143 (р. 504, 21, ред. Stähelin). – Уже Филон приписывает ее халдеям (De migrat. Abrahami, 32, t. II, p. 303, 5, Wendland): «Представляется, что халдеи усиленно и тщательно занимаются астрономией и составлением гороскопов, соотнося земное с небесным, а небесное – с тем, что на земле, и словно посредством звуков музыки выявляя стройную гармонию космоса с взаимной общностью и симпатией его частей, при этом при помощи места эти части разделяются, а с помощью внутренней связи соединяются» .

27 Riess в кн.: Pauly-Wissowa, Realenc, s. v. «Aberglaube», I, col. 38 cл.

28 -- Веттий Валент, Cat. codd. astr., II, p. 89, 22 = p. 2,1. 6, ред. Kroll.

29 Cat. codd. astr., V, 1, p. 210, где можно найти ряд других примеров.

30 Ср. Boll, Sphaera (везде), и его замечание по поводу списков животных, соотносившихся с планетами, в кн. Roscher, Lexikon Myth., s. v. «Planeten», III, col. 2534; cp. Die Erforsch. der Astrologie, p. 110, n. 3.

Cat. codd. astr., V 1, p. 210 ss.

31 Cat. codd. astr., V 1, p. 210 ss.

32 Ср. выше, гл. 5, с. 166 слл.

33 Ср. выше, с. 305, прим. 87.

34 Культ неба, знаков зодиака и стихий, ср. Моп. myst. Mithra, I, p. 85ss.,98ss., 108 ss.

35 Магико-религиозное представление о священном, о тапа, проникло в понятие и систему условных обозначений времени. Как раз это осветил Убер (Hubert) в своем глубоком анализе La representation de temps dans la religion et la magie (Progr. éc. des Hautes-Études), 1905 = Mélanges hist, desrel., Paris, 1909, p. 190.

36 Культ Времени: Моп. myst. Mithra, I, p. 20, p. 74 ss.; Времен года: там же, р. 92 ss. – Нет сомнения в том, что обожествление Времени и его частей (Времена года, Месяцы, Дни и пр.) распространилось под влиянием астрологии. Их обожествлял уже Зенон, ср. Цицерон, Nat. D., II, 63 (= von Arnim, fr. 165): «Он приписывал звездам то же самое (т.е. божественную силу, а также годам, месяцам, и смене годов». В соответствии с материализмом стоиков все эти отрезки времени он понимал как тела (von Arnim, цит. соч., II, fr. 665; ср. Zeller, Ph. Gr., IV³, p. 316, p. 221). – Позднейшие тексты собраны Дрекслером в кн.: Roscher, Lexikon, s. v. «Mên», II, col. 2689. К ним можно добавить Амброзиастера, Сотт. in epist. Galat., IV, 10 (Migne, col. 381 В). – Египет раньше Запада стал почитать как богов часы, месяцы и годы, благополучные и несчастные; ср. Wiedemann, цит. соч. ниже, прим. 64, р. 7 ss.

37 Они часто украшают астрономические рукописи. В частности, стоит упомянуть Vaticanusgr. 1291, оригинал которой восходит к III в. н.э.; ср. Boll, Sitzungsb, Akad. München, 1899, pp. 125 ss., 136 ss. (Ночь и День, Часы, Месяцы).

38 Piper, Mythologie der christl. Kunst, 1851, II, p. 313 s. Ср. Моп. myst. Mithra, I, p. 220.

39 Bidez, Berose et la grande аппёе в Melanges Paul Fredericq, Bruxelles, 1904, p. 9 ss.

40 Ср. выше, с. 164, с. 201 cл

41 Гете, в 1784 г. совершив восхождение на Брокен, окруженный сияющим небом, выразил свое восхищение, написав по памяти следующие стихи (11,115): «Кто может познать небеса без милости небес и и найти Бога, не будучи сам частью богов?» Ср. Brief an Frau von Stein, no. 518, ред. Scholl, 1885, цит. по Ellis, Nodes Manilianae, p. VIII.

42 Эта мысль, выраженная в стихотворении Манилия (прим. 41), которая встречается еще до него в Somnium Scipionis Цицерона (III, 4; ср. Макробий, Comment., I, 14, § 16: «Души имеют общее сродство с небом и звездами»; Псевдо-Апулей, Asclepius, с. 6, с. 9; Фирмик Матери, Astrol, I, 5, § 10), восходит к Посидонию, который сделал созерцание неба одним из источников веры в Бога (Capelle, Jahrb.für das klass. Altertum, VIII, 1905, p. 534, n. 4), но она еще старше, так как уже Гиппарх допускал «родство светил с человеком и что наши души суть часть неба» (Плиний, Hist, nat., II, 26, § 95).

43 Веттий Валент, IX, 8 (Cat. codd. astr., V, 2, p. 123 = p. 346, 20, ред. Kroll), VI, prooem. (Cat., там же, р. 34, p. 35, 14 = p. 242, 16, 29, ред. Kroll); ср. отрывки из Филона, собранные Cohn, De opificio mundi, с 23, p. 24, и Capelle, цит. соч.

44 Манилий, IV, 14.

45 Ср. мою статью о L'Éternité des empereurs (Rev. hist, lilt, rclig., t. I), 1890, p. 445 ss.

46 Райценштейн, которому принадлежит та заслуга, что он показал могущество этого астрологического фатализма (ср. ниже, пр. 57), полагает, что он развился в Египте, но, безусловно, ошибочно. Ср. наблюдения на эту тему Bousset, Gottingische gel. Anzeigrn, 1905, p. 704.

47 Самая важная работа, «О судьбе» Диодора Тарсийского, к сожалению, была утрачена: Фотий передал нам се краткое изложение (cod. 223). До нас дошло сочинение Григория Нисского па ту же тему (P. G., XLV, р. 145). Их союзником был платоник Гис-рокл (Фотий, cod. 214, р. 172 Ь). – Можно найти немало выпадов против астрологии в работах св. Ефрема, Opera syriaca, II, p. 437 ss.; св. Василия (Нехает., VI, 5), св. Григория Назианзина, св. Мефодия (Symp., P. G, XVII, р. 1173); а впоследствии у св. Иоанна Златоуста, Прокопия Газейского и др. Интересный отрывок из Юлиана Галикарнасского опубликован в кн.: Usener, Rheini-sches Mus., LV (1900), p. 321. - В Revue d'hist. etde litt. relig., t. VIII (1903), p. 423 ел. мы уже сказали несколько слов о латинской полемике. Сочинение De Fato (Bardenhewer, Gesch. altchr. Lit., I, p. 315), приписывается Минуцию Феликсу; Никита из Ремезианы (около 400 г.) написал книгу Adversus genethlialogiam (Геннадий, Vir. inl., с. 22), но главным противником mathematic («математиков») был святой Августин (Civ. Dei, с. 1 ss.; Epist. 246, ad Lampadium, и пр.).

48 До Магомета эти астрологические представления оказывали влияние на язычество арабов; ср. выше, с. 297.

49 Данте, Purg., XXX, 109 ss. – В Convictio, II, гл. XIV, Данте открыто проповедует учение о влиянии звезд на человеческие дела. – В начале Средних веков Церкви удалось почти искоренить научную астрологию в латинском мире: нам не известно ни одного тратката, ни одной астрологической рукописи каролингской эпохи, но древняя вера в силу звезд неприметным образом сохранилась и вновь обрела силу при соприкосновении с арабской наукой.

50 Буше-Леклерк посвятил им главу (р. 609 s.).

51 Сенека, Quaest, Nat., II, 35: «Очищения и умилостивление есть не что иное, как возбуждение больного разума. Судьба неумолимо осуществляет свое право и не тревожится никакими мольбами». Ср. Schmidt, Veteres philosophi quomodo indicaverint de precibus («Какие указания давали древние философы относительно молитв»), Giessen, 1907, р. 34. – Веттий Валент, V, 9 (Catal. codd. astr., t. V, 2, p. 30, 11 = p. 220, 28, ред. Kroll), сообщает, что: «Невозможно, чтобы кто-либо молитвами или жертвами изменил изначальное основание», но, кажется, противоречит самому себе, IX, 8 (р. 347, 1 ss.).

52 Светоний, Tib., 69: «О богах и об их почитании он мало заботился, так как был привержен к астрологии и твердо верил, что все решает судьба». Ср. Манилий, IV, начало.

53 Веттий Валент, ГХ, 11 (Cat. codd. astr., V, 2, p. 51, 8 ss. = p. 355, 15 ред. Kroll), cp. VI, prooerri. (Cat. codd. astr., p. 33 = p. 240, Kroll).

54 «Если судьба с рождения все определяет, зачем вы моли-теся богам?» гласит стихотворение Коммодиана (I, 16, 5). Антиномия между верой в предопределение и культовой практикой не мешала им взаимно поддерживать друг друга; ср. Моп. myst. Mithra, I, p. 120, 311; Revue d'hist. et de lift, relig., VIII (1903), p. 431. – Перипатетик Александр Афродисийский, который в начале III в. выступил против фатализма в своем сочинении «О судьбе», а в другом месте обрушился с яростными выпадами на шарлатанство и корыстолюбие астрологов (De anima mantissa, p. 180, 14, Bruns), прекрасно обозначил противоречивость обиходных верований своего времени (там же, р. 182, 18): «Иногда люди объявляют судьбу неизбежной, иногда они верят, что не всегда выполняют ее предписания. Люди, утверждающие, что она неотвратима и все ей приписывающие, как правило, в поступках в своей жизни не доверяют ей. Ведь они часто призывают на помощь случай, тем самым признавая за ним иную причину, нежели судьба. И молящиеся богам – не исключение, поскольку считают, что что-нибудь может случиться от них через молитвы и вопреки судьбе… Они не воздерживаются и от использования прорицаний, как будто заключенное в них– если они заранее узнают это – обережет их от предопределенного судьбой Хотя их словесные хитросплетения относительно согласованности этих пророчеств весьма неправдоподобны» Ср. также De Fato, с. 2 (р. 165, 26 ss. Bruns).

55 Манилий, II, 466: «И даже звезды согласуются между собой по своим собственным законам, чтобы происходили определенные отношения между вещами; поочередно они сообщают видения и проникают в слух или производят вражду и союз» и т. д. – Знаки «смотрящие и слышащие»; ср. Bouche-Leclercq, р. 159 ss. – Планеты «радуются» в своих домах и пр. – Знаки «говорящие» и пр.; ср. Cat., I, p. 164ss.; Bouche-Leclercq, p. 77 ss. Терминология самых сухих дидактических трактатов пропитана мифологией.

56 Св. Лев, In Nativ., VII, 3 (Migne, P. L., LIV, col. 218); Фирмик, 1,6 и 7; Амброзиастер в Revued'hist. etlitt. relig., t. VIII (1903), p. 16.

57 Cp. Reitzenstein, Poimandres, p. 77 ss., cp. p. 103, где один текст Зосимы приписывает эту теорию Зороастру; Wendland, Die hellenistisch-röm. Kultur, 1907, p. 81. Именно в этом заключается смысл стихотворения в Orac. Chaldaica: «ведь теурги не подпадают под толпу, определяемую судьбой» (р. 59 Kroll). Согласно Арнобию (II, 62, по Корнелию Лабеону), маги якобы «предназначены для бога и неподвластны законам судьбы».

58 Библиография. У нас отсутствует книга, полностью посвященная греческой и римской магии. Maury, La magie et l’astrologie dans l’antiquité et au moyen âge (1864) представляет собой лишь набросок. Наибольшей полнотой отличается изложение Убера (Hubert), ст. «Magia» в Darémberg, Saglio, Pottier, Diet, des antiquite's. Там же можно найти указания на источники и более раннюю библиографию. – В качестве самых свежих исследований можно указать: Fahz, De poet. Roman, doctrina magica, Giessen, 1903; Audollent, Defixionum tabulae, Paris, 1904 (прекрасная специальная подборка текстов); Wiinch, Antikes Zaubergerätaus Pergamon, Berlin, 1905 (важная работа для изучения III в. н.э.); Abt, Die Apologie des Apuleius und die Zauberei, Giessen, 1908. – Суеверие, которое не равняется магии, но соприкасается с ней, стало предметом очень основательной статьи Рисса (Riess), «Aberglaube», в Pauly-Wissowa, Realenc. Заслуживает упоминания очерк Кролла (Kio\\),AntikerAberglaube, Hamburg, 1897. – Ср. Ch. Michel в Revue d'hist. et litt. relig., t. VII (1902), p. 184. Мишель готовит статью «Superstitio» для Daremberg, Saglio, Pottier, Dictionn. des antiq. – См. также ниже, прим. 64, 65, 72.

59 Вопрос о принципах магии недавно стал предметом обсуждения, вызванного теориями Фрезера (Frazer), The golden bough, 2-е изд., 1900 (nepv Stiébel-Toutain, Lerameau d'or, Pans, 1903 cp. Goblet d'Alviella, Revue de I'univ. de Bruxelles, октябрь 1903). См. Andrew Lang, Magic and religion, London, 1901; Hubert и Mauss, Esquisse d'une théorie générate de la magie (Annee sociologique VII), 1904, p. 56; cp. Mélanges hist, des relig., Paris, 1909, p. XVII ss.; Jevons, Magic, в Transactions of the congress for the history of religions, Oxford, 1908, I, p. 71.

60 S. Reinach, Mythes, cultes et relig., II, Введ., р. XV.

61 Хок (Hock), Griechische Weihegebräuche, Wurzburg, 1905, p. 66, особо указывает на проникновение магии в богослужение в период Римской империи в связи с ритуалом освящения идолов. – Ср. также Kroll, Archiv für Religionsw., VIII (1905), Beiheit, p. 77 ss.

62 Friedländer, Sittengeschichte, I⁶, p. 509 s.

63 Арнобий, II, 62, ср. II, 13; Псевдо-Ямвлих, De Myst,. VIII, 4.

64 Магия в Египте: Budge, Egyptian magie, London, 1901; Wiedemann, Magie und Zauberei im alten Aegypten, Leipzig, 1905 cp. Maspero, Rev. critique, 1905, II, p, 166; Otto, Priesterund Tempel, II, p. 224; Griffith, The demotic magical papyrus of London and Leiden, 1904 (прекрасная книга о III в. н.э.), и работы, резюмированные Капаром (Capart), Revue hist, des relig., 1905 Bulletin de 1904, p. 17, 1906 Bull, de 1905, p. 92.

65 Fossey, La magie assyrienne, Paris, 1902. Там, р. 7, можно найти более раннюю библиографию. Ср. также Hubert в Daremberg, Saglio, Pottier, Diet, des antiq., s. v. «Magia», p. 1505, n. 5. – Пережитки магических представлений сохраняются даже в молитвах правоверных мусульман; см. любопытные наблюдения в Goldziher, Studien Theodor Noldekegewidmet, 1906,1.1, p. 302 ss. – Полезно сопоставить ассиро-халдейскую магию с индуистской (Victor Henri, La magie dans Vlnde antique, Paris, 1904).

66 В указаниях, говорящих о том, что халдейская магия распространилась в Римской империи, возможно, вследствие завоеваний Траяна и Вера, нет недостатка (Апулей, De Magia, с. 38; Лукиан, Philopseudes, с. 11; Necyom., с. 6, и др. Ср. Hubert, цит. соч.). Самыми влиятельными инициаторами возобновления этих очерков, видимо, были две достаточно загадочные личности, Юлиан Халдей и его сын Юлиан Теург, живший при Марке Аврелии. Второй считается автором «Халдейских изречений», сочинения, ставшего в некотором роде библией последних неоплатоников.

67 Апулей, De Magia, с. 27. В конце концов наименование «философ», philosophus, стало применяться ко всем адептам оккультных наук.

68 Этот термин, видимо, сначала был использован Юлианом по прозвищу Теург, а от него перешел к Порфирию (Epist. Aneb., с. 46; Августин, Civ. Dei, X, 9–10) и неоплатоникам.

69 Hubery, цит. ст., р. 1494, п. 1; 1499 ss.; 1504. – Сделанные в Египте находки магических папирусов привели к преувеличению того влияния, которое оказала религия этой страны на раз-

витие магии. Она отводил ей большое место, как мы напоминали выше, но изучение самих этих папирусов доказывает, что местное колдовство смешивалось с элементами самого различного происхождения. Причем представляется, что первое настаивало главным образом на важности «варварских имен», поскольку имя для египтян обладало реальностью, не зависящей от предмета, который им обозначался, и само по себе имело действующую силу (выше, pp. 145, 143). Но в конечном итоге это всего лишь второстепенная теория, и весьма примечательно то, что Плиний, рассуждая о происхождении магии (XXX, 7), в первую очередь называет персов, а о египтянах даже не упоминает.

70 Моп. myst. Mithra, I, p. 230 ss. – Впоследствии Зороастра, непререкаемого наставника магов, часто рассматривают как ученика халдеев или считают, что сам он происходил из Вавилона. Смешение иранских и халдейских верований отчетливо проявляется в сочинении Лукиана Necyom., 6 ss.

71 Большинство магических рецептов, помещенных под именем Демокрита, являются делом рук фальсификаторов вроде Волоса (ср. Diels, Fragmente der Vorsokratiker, I², p. 440 ss.), но его бы не называли автором всей этой литературы, если бы соответствующие тенденции не давали к этому повода.

72 Еврейская магия: Blau, Das altjüdische Zauberwesen, 1898; ср. Hubert, цит. соч., р. 1505.

73 Плиний, N. N., XXX, 1, § 6; Ювенал, VI, 548 ss. - По мнению Плиния, эти маги владели главным образом veneficas artes (магическими искусствами).

74 Ср. выше, с. 193 слл.

75 Минуций Феликс, Octavius, 26; ср. выше, гл. VI, с. 194.

76 Порфирий в отрывке, который посвящен персидской демонологии ср. выше, с. 313, прим. 39, говорит нам (De Abstin., II, 41): «Творящие зло при помощи колдовства наиболее всего почитают их (т.е. демонов) и их главу (гл. 42, их могущественную силу = Ахриман)». Ср. Лактанций, Divin. Inst., II, 14 (I, p. 164, 10, ред. Brandt); Климент Александрийский, Stromat., III, p. 46 С, и выше, с. 312, прим. 37. – Мысль о том, что демоны приходят питаться приношениями и особенно дымом от сожженных жертв, полностью отвечает древним персидским и вавилонским представлениям. См., например, Yasht V, XXF, 94: Что «происходит с жертвенными возлияниями, которые приносят тебе злые после захода солнца? Их принимают дэвы и т. д.». – На клинописной табличке о потопе (см. 160 ss.) боги «ощущают благоухание и собираются над совершителем жертвы как мухи» (Dhorme, Textes religieux assyro-babyloniens, 1907, p. 115; ср. Maspero, Hist. anc. des peoples de l'Orient, I, p. 681).

77 Плутарх, De Iside, с 46.

78 У маздеистов druj Nasu; ср. Darmesteter, Zend-Avesta, II, p. XI и 146 ss.

79 Ср., например. Лукан, Phars., VI, 520 ss.

80 Mommsen, Strafrecht, p. 639 ss. – Нет сомнения в том, что законодательство Августа уже не карало магию, ср. Дион, LII, 34, 3. – Манилий (II, 108) противопоставляет астрологии artes quorum haud permissa facultas (искусства,которые не вполне дозволены) . Ср. также Светоний, Aug., 31.

81 Захария Схоластик, Vie de Sévère d'Antioche, ред. Kugener (Patrol, orientalis, II), 1903, p. 57 ss.

82 Магия в Риме в Vb.: Wünch, Sethianische Verfluchungstafeln aus Rom, Leipzig, 1898 (Магические свинцовые изделия, относя-щсся к 390-420 гг.); ср. Rev. hist. lift, relig., t. VIII (1903), p. 435 и Burckhardt, Die Zeit Constantin's, 2-е изд., 1880, p. 236 ss.