Поэтика букв (Индия и Китай)

ИНДИЯ И КИТАЙ. Для индийской философии характерно представление об алфавите как о некой иерархической системе. Красной нитью через многие памятники индийской литературы проходит дефиницияо моногенезе букв, т.е. об их порождении из одного источника, подобно тому, как все живое и неживое произошло от Бога. Тамильский поэт Аппар говорит о Шиве – одном из трех главных божеств индуистского пантеона: Он – число и цифра для числа». Другой знаменитый тамильский поэт и мыслитель Тируваллувар пишет в трактате «Тирукурал»:

Что, в сущности, буква и цифра?
Не глаза ли два,
Которым сокрыта вся суть естества1.

Буква и число – это два глаза Шивы, посредством которых можно познать любую вещь. В другом месте «Тирукурала» обнаруживаются ссылки на основе место гласной «а» в санскрите и тамили. Более того, этот звук соотносится с самим Шивой.

Любой алфавит начинается с А неизменно.
Так бог изначален – владыка вселенной.

Мадху Хана в книге «Янтра – тантрический символ мирового единства»2 отмечает: «По Тантрам, первая санскритская буква А символизирует Шиву. При артикуляции А может вмешиваться придыхательный элемент, и тогда можно слышать звук Ха. Буква, обозначающая Ха, символизирует Шакти <супругу Шивы> и является последней буквой санскритского алфавита. Сочетание двух букв А и Ха представляет как бы весь санскритский алфавит от начала и до конца и символизирует целостность творения в его тонком аспекте – аспекте звука».

В тибетском произведении «Яркий луч золотого света»3 – встречается фраза:

Учитель богов и иже с ними...
Они прекрасным телом своим
гордыню мирскую снимают,
Знание шестидесяти гласных непременно поднимают.

Следует отметить, что фактически в санскрите и тибетском языке гласных на порядок меньше. Шестьдесят гласных – это, по-видимому, аллегорический синтез графем алфавита с временными шестидесятеричными циклами истории.

В тантрическом произведении «Сосредоточение»4 находим: «Как зависимо буквы слагают слова, а слова – предложенья; как независимо сферы слагают миры, а миры – первопринцип, так найди, наконец, их схождение». Здесь говорится о том, что буквы слагают слова так же, как миры наполняют собой Вселенную. Буквы представляются сверхсосредоточением огромного мирового пространства. «В этих полных нектара сосредоточеньях ты представь себе, Дэви, санскритские буквы – как буквы сперва, а потом утонченно, как звуки5».

Весьма специфично отношение к письму в китайской культуре. В первую очередь это относится к дзэн-буддизму – учению, вобравшему как элементы даосизма, так и буддизма. «Все секты дзэн-буддизма пренебрежительно относятся к книжной мудрости... Некоторые наставники рвали в клочья свитки священного писания. Впоследствии библиотеки устаивались возле отхожего места (подчеркивая, что книга может 'быть необходима, но эта необходимость низшего порядка)... Никогда не забывается изречение второго патриарха дзэн Хуйко: книжник «подобен бедняку, который день и ночь считает сокровища»⁶.

К сказанному можно добавить изречение Бодхидхармы, 28-го патриарха Дарумы:

Особое посланье вне Писаний.
От букв и слова оно не зависит,
Указывая сущность человеку,
Глядящему в свою природу7.

Эта мысль перекликается с рассуждениями основоположника даосизма Лао-цзы:

Подлинные речи не изящны,
Изящные речи не верны...
То, что можно сказать,
Не есть извечное Слово8.

Лао-цзы настороженно относился к техническому прогрессу, противопоставляя его природе. Он призывал отказаться от всех благ цивилизации, одной из которых было и письмо.

«... хорошо бы вновь всем вернуться к завязыванию узелков на веревке вместо письма9».

Нестандартное отношение к письму в китайской культуре можно отчасти объяснить иероглифическим характером китайских знаков. Китайское письмо очень архаично и развивается во многом не так как другие письменности мира. Например, во многих источниках («И-Цзин», «Дао-дэ-цзин», «Чжуанцзы», «Шицзин») упоминается предшественник китайского иероглифического письма – «цзе-шен» (буквально «узел – веревка»), которое плелось специальным костяным крюком «си». Существует мнение, что узелковое письмо применялось для фиксации цифр, либо для построения логических фигур речи (своеобразных логико-афористических формул, основанных на принципе двоичных противопоставлений). В «Шицзине» узелковое письмо упоминается в стихотворении «Вьюнок-ласточник».

Нежные плети вьюнок опустил,
На пояс иглу я под кисть нацепил.
Пусть даже навесил я кисть и иглу,
Но разве с вьюнком я сравниться смогу.
Лишь с виду я тешусь, лишь с виду горжусь,
Но пояса с кистью я втайне боюсь.
Как витьеват тот листок у вьюнка –
Ему подражает наперстье стрелка.
Пусть даже наперстье стрелка у меня,
Но разве сравниться с ним гибкость цветка.
Лишь с виду я тешусь, лишь с виду горжусь –
Подвесок сплетенных я втайне боюсь10.

Здесь «игла» – это крюк «си», а «пояс с кистью» – «цзе-шен». В этом стихотворении сравнивается природная сплетенность вьюнка и искусственность узелкового письма. Юноша страшится узлов на поясе, поскольку понимает, что не достиг мастерства в их применении. Возможно, у этого стихотворения есть и эротический подтекст, если «иглу» понимать как membrum virile, а боязнь юноши перед процессом письма – как боязнь брака.

Нередко в китайской литературе процесс письма отождествляется с рисованием порыва ветра, либо черчением на песке. Тем самым показывается непостоянство и быстротекучесть любой формы, будь то человеческое тело или иероглиф, в отличие от содержания (мысли, истинного значения слова).

Кто не знает смысла черт,
Тот толкует всуе:
Точно он незримый вихрь
Красками рисует.
(Рассматриваю черты «Книги Перемен» и показываю их Чжэн-цину». Цю Чэн, 12 в).

О, больше сотни раз
Чертил я на песке тот знак: «Великое» !
(Исигава Такубоку)

ПОНЯТИЕ ЗНАКОВ В КУЛЬТУРЕ БЕСПИСЬМЕННЫХ НАРОДОВ. Абстрактные знаки (своего рода протописьменность) были знакомы народам, находившимся на догосударственном уровне развития. Так, например, в сибирском шаманстве, не без влияния кириллицы, письменные знаки и сам процесс письма внедряются в первобытную мифологию.

Алтайцы-телеуты считали, что свою волю верховный бог Ульгень изъявляет в письменной форме. «Если нет бумаги – письма Ульгеня. шаман как станет камлать?» – говорили они.

Как явное новшество представляется знак

на телеутском бубне – это «письмо-книга, собрание законов-решений Ульгеня, когда надо было предсказать судьбу человека, шаман заставлял своих духов смотреть в эту книгу»11.

«Раз в году дух оспы приходил к шаману Дюхаде во сне и заставлял перечитывать письмена, которые, оказывается, есть внутри головы. Дух обещал, что не тронет народ шамана, если тот, не сбиваясь, правильно прочтет письмена. «Это чтение очень сложное, – уверял шаман, – и, если я спутаюсь, в этом году мои люди будут болеть оспой»12. Характерно также представление о знаке, как о метке владельца. Нанесение знаков нередко отождествлялось с клеймением, отчуждением вещи в личную собственность. «Будущий хакасский шаман в своих видениях должен был пройти к горе, на вершине которой растет сосна. Только тот, кто вырежет на сосне знак, может стать истинным шаманом, поэтому путник заботился о том, чтобы украсить дерево и своей меткой»13. Воображение поражает гигантское дерево на вершине горы, испещренное знаками всех великих шаманов. Эти знаки – священный алфавит, каждая буква которого – человеческая жизнь.

Некоторые исследователи считают иероглифическое письмо индейцев куна сравнительно поздним изобретением. Так, индейская легенда гласит, что прорицательница Неле Накекириай спустилась в жилище злых духов Калу Тукпис, охраняемое двумя ягуарами и двумя роями светлячков. Там она увидела линии и фигуры, характерные для геометрической живописи на особых женских платках «мола»14.

В мифологии бамбара (Африка) невидимыми знаками отмечены все предметы. Изначально было 22 знака, образовавшиеся из двадцати двух витков спирали (волокна) космического вещества. Следует заметить, что во многих культурах письмо связывается с ткачеством (сравните: славянские слова «вязь», «вития», латинское «текст» в значении «ткань», санскритское «сутра» – «нить»).

У многих негритянских народов преобладает крайне архаичное представление о том, что писарь непременно является колдуном, а сами знаки обладают магической силой, причем, как правило, отрицательной. Негативное отношение к любому тексту отражено в произведении Р. Хейнлен «Монополия нечистой силы»: «Как раз в этот день бригада цветных каменщиков отказалась работать из-за того, что какой – то болван начертил на кирпичах какие – то значки. «Это дело рук вуду, – твердили каменщики и близко к кирпичам не подходили». Эфиопская пословица гласит: «Из животных худший – скорпион, из людей – дабтара (переписчик книг)».

В карело-финском эпосе «Калевала» произнесение слова приравнивается к совершенному действию. Герой эпоса Вяйнямейнен многие вещи получает при помощи заклинаний.

У творца прошу я знака...
Жду настойчиво ответа.
Божий знак открой мне правду,
Знак всевышнего скажи мне...
Где теперь укрылось солнце
И куда пропал наш месяц.
(руна 49)

Выпытывая у великана Випунена тайные знания, Вяйнямейнен заговаривает его числами. Речь последнего – апофеоз неистребимости и преемственности мысли, слова и знака...

Не должны скрываться знаки,
Не должны слова таиться,
Не должны зарыться в землю
И по смерти чародея
(руна 17)

1 Тирукурал: Праведность. Мудрость. Любовь. Избранные афоризмы. М., 1980.

2 Мадху Хана, Янтра – тантрический символ мирового единства. Киев, 1992.

3 Яркий луч золотого света // Пагсам-джонсан: История и хронология Тибета. Новосибирск, 1991.

4 Сосредоточение // Плоть и кость дзэн. Калининград, 1993.

5 Там же.

6 Померанц Г., Парадоксы дзэн// Наука и религия. 1989, №5.

7 Плоть и кость дзэн.

8 Лоа-цзы., Книга о пути и силе (Дао-дэ-цзин). Новосибирск, 1992.

9 Там же.

10 Стратанович Г. Г., Цзешен – узелковое письмо Древнего Китая//Вестник древней истории. 1959,. №3.
Стихотворение «Вьюнок – ласточник» переработан автором.

11 Басилов В. Н., Избранники духов. М., 1984.

12 Попов А. А., Тавгийцы. Труды Института антропологии и этнографии АН СССР. М., 1936, т. 1, вып. 5.

13 Басилов В. Н., Избранники духов.

14 Листов 3., Пока молчат вулканы... (очерки о Панаме). М., 1990.