Притчи («Выря»)
Иван Карасев ©
САМОЕ ПРЯМОЕ ДЕРЕВО
Жил
на свете дровосек.
Жил, не тужил, пока не дошел до него слух, что царь ищет самое прямое дерево. И того, кто укажет на это дерево, одарит своею милостью.
Взял дровосек топор и пошел в лес. Издали все деревья казались прямыми, но стоило подойти поближе, как сразу становились заметны пороки. Самое прямое дерево вблизи казалось кривым и уродливым.
Стал дровосек рассматривать деревья и удивился, что раньше не замечал странных узоров их коры. Кора разламывалась, и из-под нее выползали насекомые. Увидел дровосек, как шершава поверхность дерева, как изломаны ветки, и отошел в сторону.
Так и не нашел дровосек самого прямого дерева. Посмотрел он издали на лес, и деревья опять стали стройными и прямыми, словно вычерченными по линейке. Понял дровосек, что прямота – удел больших расстояний. Даже ухабистая дорога издали кажется ровной, словно нить. Чем ближе мы подходим к вещи, тем более искривляются ее очертания. Кривизна проявляется в малом. Как кривы и отвратительны обитатели древесных расщелин, которые издали не заметны, однако и в самой близи они перестают существовать.
Понял это дровосек. Понял и рассмеялся.
МЕДВЕДЬ
В одной деревне жил мужик. И любил он рядиться медведем и пугать деревенских. Наденет, бывало, медвежью шкуру и засядет у колодца. Вечером идут бабы за водой, а он на них из кустов как зарычит. Те – врассыпную, а мужику смех.
Особо любил мужик выходить на дорогу и пугать заезжих путников. Так, запугает их до смерти и веселится, в ладоши бьет.
Залез как-то мужик под мост и стал ждать, кто по нему пойдет. Вдруг видит, идет по мосту человек с седыми волосами и во всем черном. Бросился к нему мужик и закричал медведем. Но странник нисколько не испугался, только бровь одна чуть приподнялась.
– Надо же, сущий медведь, – сказал он, печально улыбнувшись, – медведь ты и есть.
Сказал и пошел себе прочь.
Удивился мужик, хотел было догнать странника, да упал на четвереньки. Попытался скинуть с себя медвежью шкуру, но не тут-то было.
Увидел мужик свое отражение в тихой реке да так и обмер. И понеслось над лесом рычание настоящего старого медведя.
КОЛИНА ШАПКА
Был у меня приятель. Зашел как-то ко мне в гости, долго просидел, но, когда уходил, забыл свою шапку.
Утром проснулся, смотрю – на столе осталась Колина шапка. Еще совсем новая, из норки, похоже, сшитая. Покрутил я ее в руках, повертел: хороша шапка, да надо бы ее отдать Коле, а то, поди, вспомнить не может, где ее снял.
Встретил я Колю в людской толпе, но никак не мог до него докричаться, а когда он увидел меня, то не мог понять, что мне от него надо.
Второй раз я увидел его на набережной. Он медленно шел сквозь утренний туман, склонив голову. Весь в раздумьях. Я окрикнул его, но он то ли не расслышал, то ли сделал вид, что не знает меня.
Колина шапка мне не давала покоя. С каждым днем у меня почему-то нарастало желание вернуть хозяину потерянную вещь. Да и Коля мне казался странным: он будто осознанно избегал встреч со мной. Стоило где-нибудь в городе нашим взглядам встретиться, как он разворачивался и исчезал в толпе.
Я звонил ему, но он не брал трубку. Хотя один раз подошел к телефону.
– Коля, – сказал я, – ты забыл у меня свою шапку. Колино молчание затянулось. Я чувствовал, как участилось его дыхание.
– Это не беда, – произнес, наконец, он, – у меня еще три точно такие же.
«Чудной человек, – подумал я, – откуда у него еще три шапки?»
Колина шапка, тем не менее, пришлась очень кстати. Будет в чем зимой ходить. Примерил я ее, и пришлась шапка впору, как для меня сшита. Снял я Колину шапку и убрал в шкаф до холодов.
Осенью собрался я с друзьями в горы, да потом передумал: лень было. Вместо меня поехал Коля. Позже узнал, что та поездка была для него последней. Острый камень отскочил от колеса машины и попал ему в глаз. Вынул я из шкафа Колину шапку и сразу же выронил из рук: вся ее поверхность была источена молью, тканевая подклада отслаивалась и разлагалась, а меж образовавшихся складок копошились мелкие муравьи.
Солгал Коля: одна у него была шапка. Одна-единственная.
ПОЛЬЗА
Жил в деревне крестьянин Гнат. Выйдет он, бывало, поле пахать, увидит сверчка и долго думает: а полезен ли он, а не вредит ли тот посевам и не поедает ли зерен? Станет траву косить, увидит кукушку и не может решить: а полезна ли она? Ведь та не жнет и не пашет, не воспитывает детей, как он. Стоит ли жить, – недоумевал Гнат, – если от тебя никакой пользы, если ты не видишь плодов своего труда.
Однажды Гната увидела старая мышь.
– Эко диво! – удивилась та и, позвав своих детей, сказала: – Посмотрите какая гора.
– Это не гора, матушка, – сказал один мышонок. – Это слон, который вытаптывает наши жилища.
– Какой же это слон, – сказал второй, – это скорее ветер, уносящий наше зерно, которое мы каждый год заготавливаем на зиму.
– Полезен ли он, дети мои? – воскликнула старая мышь, опершись на клюку.
Мышата молчали, тогда мышь воззвала к Богу (естественно, к мышиному Богу, который создал мышей по своему образу и подобию):
– Боже! Можно ли терпеть существо, приносящее вред вместо пользы, которое страшнее Кота? Оно портит наш урожай и уничтожает наши закрома. Более того, оно неразумно, поскольку не роет нор и не имеет хвоста. Только и слышно разговоров, что о человеческом интеллекте. Мы ползали по его телу и не нашли на нем ничего подобного.
Бог не стал спорить с мышью и посоветовал убить чудовище. Ночью, когда Гнат спал, мышь подкралась к нему и прокусила мизинец его ноги, посчитав эту рану смертельной. Не так ли считает человек, что, расставляя мышеловки, он избавляется от мышей?
БЕЛАЯ СИРЕНЬ
В огороде у Анфисы Ивановны росла сирень. Была она столь пригожа, что еще вчера Анфиса Ивановна почти всю ее пообломала. Остались только три верхние ветки с особо крупными белыми цветами. Стоит Анфиса Ивановна у окна, своей сиренью любуется. Вдруг видит: кто-то тоже не может глаз отвести от заветного деревца. Да ведь это Дарья Петровна, ее приятельница из соседней избы. Переминается Дарья Петровна с ноги на ногу, то на Анфисино окно, то на сирень поглядывает, а подойти ближе не смеет.
– Здравствуй, Дарьюшка! Рада тебя видеть, – кричит ей из окна Анфиса Ивановна.
– И вам желаю здравствовать, Анфисушка, – вздрогнув от неожиданности, отвечает Дарья Ивановна, – вот смотрю на солнышко и не пойму – полдень уже или еще утро.
Смекнув, что Дарья лукавит, Анфиса ей и говорит без экивоков:
– Да ты заходи, Дарьюшка, в огород. Заходи, не бойся и наломай сирени, сколько тебе надо.
Сначала Дарья хотела ей возразить, но, видя, что Анфиса добра и непреклонна, решила действовать. Однако вчера прошел сильный дождь, и Дарья, войдя в огород, сразу же увязла по щиколотку.
– Правее, правее... Вот эту ветку! Да не эту – вон ту, что выше, – указывает из окна Анфиса Ивановна.
Прыгает Дарья вокруг сирени, уже вся в грязи измазалась, но слишком высоки цветоносные стебли: никак не достать.
– Дарьюшка, возьми-ка вот железный крюк, – высунулся из окна Анфисин муж, разбуженный криками жены.
Взяла Дарья крюк и уж было ухватила им нужную ветку, да наступила на собаку, спавшую под кустом. Взвыла собака. Дарья же с испугу выронила крюк, да прямо Анфисиному мужу по уху.
– Экая же ты неловкая, Дарья. Некому, видать, тебе было руки вправить, чтобы ты ими сдуру людей не калечила, – рассердилась Анфиса, рассматривая мужнино ухо.
– Да уж не ловчей некоторых, кои ухом крюки железные ловят, – со зла ответила Дарья.
– Отчего вы, маманя, ссоритесь? – появилась в окне Анфисина дочка. – Дали бы лучше Дарье Петровне лестницу.
Подивившись своевременной мудрости своей дочери, Анфиса Ивановна так и сделала.
Тяжело дыша, влезла Дарья по лестнице и все бы хорошо, но неведомо ей было, что жил в той сирени паук. Мохнатый, с красными глазами и белым крестом на спине. Испугался он Дарьиного упорства и прыгнул ей в волосы. Дарья с лестницы так и съехала. Лестница же устремилась прямо в окно, а Анфиса с домочадцами – врассыпную.
Долго бранились Дарья с Анфисой, чей ущерб ощутимее: выбитое окно или вывихнутая нога. А сирень так и осталась нетронутой. Еще три дня она постояла в полной красе, а потом отцвела. Тихо и незаметно.
Если бы обиды увядали так же быстро.
ДОРОГАЯ КОЛЛЕКЦИЯ
Петр Филиппович был заядлым коллекционером.
Кто-то собирает иностранные монеты, кто-то – марки, он же собирал любые вещи, даже самые пустяковые, относящиеся к его личной жизни. Всякий раз с дрожью в сердце и, разомлев от удовольствия, он доставал с верхней полки шкафа старинный ларец. В нем хранились самые драгоценные для него вещи. Вот его первый выпавший зуб, вот гусиное перо, которым он выводил в детстве школьные каракули. Вот высохшая муха, пойманная им на заседании директоров и рыбья кость, которая была извлечена врачами из его горла. Боже, как давно это было!
С каждым предметом были связаны воспоминания: радости и огорчения. Рассматривает их Петр Филиппович, и проходят перед ним дни юности и годы зрелости. Но что это?! На самом дне ларца его пальцы нащупали предмет, ранее не встречавшийся – кусочек свинца чуть меньше горохового зерна. Крутил-вертел его перед глазами Петр Филиппович, но так и не смог объяснить, как он сюда затесался. Выкинуть его было жалко и он завернул «свинцовое зерно» в бумагу, на которой написал: «Выяснить, откуда сей предмет».
Год спустя, когда Петр Филиппович охотился с друзьями на уток, чья-то пуля поразила его в сердце. Разом вся жизнь его прошла перед глазами. И жалел он лишь об одном, что не сможет уже написать на той бумаге, которая хранится в его заветном ларце: «Это пуля, которой я был убит».
